Читать онлайн книгу "Березовый туман. Стихи"

Березовый туман. Стихи
Андрей Макаров


Стихи – песнь души, порою грустная, полная раздумий и переживаний, порою веселая, восторженная. И поразительно – как много всего может быть скрыто в нескольких строках. Через, казалось бы, самые простые слова нам открывается невероятная многогранность человеческих чувств. А поэт, будто связующее звено – между внешним миром и нашим миром внутренним.





Березовый туман

Стихи



Андрей Макаров



© Андрей Макаров, 2018



ISBN 978-5-4485-7233-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




«Иду в березовый туман…»


Иду в березовый туман.
В прохладу ветреной свободы.
Под кров качающихся сводов.
В сокоточение белых ран.
Слезой земною плачут ветви,
Морозом сломлены в январь.
Искрит березовый хрусталь,
Пронизан золоченым светом.
Так, небо тянется к земле,
Через живой воды капели.
И перекресты птичьих трелей,
Звенят в весенней синеве.




Мой милый человек


Мой милый человек, мой долголжданный друг,
Роднюсь с тобой, душою истощенной.
Роднюсь с тобой, не только лишь, не вдруг
С тобою, мы давно раскрепощенны.
И нет в безмолвии нашем, дум таких,
Что не моглось бы нам в слова простые,
Облечь, не надрывая душ своих,
Чувствительные струны золотые.
Мой милый человек, откуда боль твоя?
Какой судьбе ты улыбнулся слепо?
Или должно быть так же, как и я,
Мечте своей доверился нелепой?
Откуда, мне знаком твой скромный лик?
С каких страниц, ты заглянул мне в душу,
И с ласкою, к щеке моей приник,
Не злобствуя, не требуя, не руша?
Мой милый человек, твое богатство – высь!
Твоя отрада – в нежности касаний,
И в шепоте листвы, и в пении птиц,
В безгрешности, доверчивых признаний.
Мелькая, ты теряешься в толпе,
Твоих следов, не видно на асфальте.
Но по ночам, являешься ко мне,
В простого ситца легком платье.
Мой милый человек, мой одинокий друг,
Во мне, мертва уж горечь об ушедшем.
Но, в пустоте родясь, другой недуг,
Иною жаждой мучит, сумасшедшей.
Сухою пылью, жжет бессонный взгляд.
И душит вдох, бесслезным горьким комом,
И нет путей – вперед, или назад,
И правды нет – ни в знаемом, ни в новом.




«…И ехать – долго, налегке…»


…И ехать – долго, налегке,
Без багажа, без напраправлеья.
Оставить по утру в купе,
Тепло и холод сновиденья.
…Сойти в желтеющий туман,
Вдохнуть забытую прохладу,
И выдохнуть всю боль из ран,
Примяв затылком зелень  мяты.
И ноги вымочить росой,
Идя тропой полузаросшей
И с тихой встретиться рекой,
И лист по ней, рукой продрогшей,
Пустить – как памяти ладью.
И вслед, глядеть ему с улыбкой —
Путь уплывет – о чем скорблю,
В немую глушь по глади зыбкой.
И в каплях, свиснувших с ветвей,
Иссохшей, замершей осины,
Увидеть чудо новых дней —
Вторую жизни половину.




Ах, август…


Ах, Август, мой любимец, ты
Всегда обманом душу лечишь.
Иссушенную плоть листвы,
Будто питаешь- не калечишь.
И слезы льешь, как не по мне,
Пунцовую сгущая влагу.
И взор, в оранжевый рассвет,
Швыряешь мой, как дрожжи в брагу.
И пить, увядших трав настой,
Ты уговариваешь тихо,
Как мужичонка холостой,
Свое оправдывает лихо.
И пью ж..! – под шепоты листвы,
Под взбалмошный клик куличий,
Под жизни, драные холсты —
Один, другого неприличней.
Что жизнь? – как брошенный  щенок
Пожрать бы ей чего – и ладно.
Сыскать бы теплый уголок —
И помереть, не так досадно.
Ах, Август, врал ты мне опять.
Опять сшутил ты злую шутку.
Ни лето, хочет придержать,
Охотник, целящийся в утку.
Мне, Осень пялится в лицо,
Кривя надменную улыбку.
А ты, красивым подлецом,
Скользнешь сквозь старую калитку.

Листвой простуженной дрожа,
Утонут в крике воробьином,
И оголившись на глазах,
Замрут черемухи картинно.

…Все стихло в кружеве снегов.
Все сине сверху, бело снизу.
В проломе между двух веков,
Болтаюсь, словно под карнизом.
Где мое время? тут, иль там…
Туда – никак! Тут – невозможно!
…Ага, спасители! Так, так…
«Ой, осторожней, осторожней!»
Да денусь, разве ж, я куда!?
О память, лбов не расшибают.
Вот, в настоящем, это – да!
Ломают, еще как ломают!

Исповедаться б так, чтоб не каяться.
В обнаженность коленей уткнувшися,
Мять ладонями легкое платьице,
С доверяющих плеч соскользнувшее.
Пятернею запутаться в локонах,
Не иссушенных гидроперитами,
Чтобы чья-то душа, точно коконом,
Окружилась моими молитвами.
И любить бы ее, ненасытную —
Желтым полем, туманом, да радугой.
Не запретную и не закрытую,
Не обманную – волчью ягоду.




Не утонуть мне в ладоге


Давно ль с Тобою виделись,
Недавно ли – что ж, в этом?
Ко мне, Ты не приблизишься,
И я, далек от света.
В какой глуши укрыться мне,
В какой ночи растаять.
Чтоб рук Твоих не знать во сне,
Пьянящего касанья.
Упасть в продроглость Ладоги,
Иль вжаться в грудь Урала,
Убресть суглинком пахоты,
К ильменскому причалу…
И плыть по глади озера,
Ничком, глазами в звезды,
В рыбацкой барке осенью,
От молодости поздней.
Где доброму – недоброе,
Где черный мрамор – вечному,
Там белое оплевано,
Случайностями встречными.
Где правде – пулю нервную,
Где в мякоть сердца – камень,
Там, слов шальными стрелами,
Слепые души ранят.

Не утонуть мне в Ладоге,
Не слечь в хвою Урала.
Очей зелено-каревость,
У всех меня украла.




Я знаю, это будет осень


Я знаю – это будет Осень.
Когда рябина красная горит.
Когда косым дождем  сбивает проседь,
Соленую с гранитных плит.
Когда уже не жаль и нет надежды,
И силы нет – ни верить, ни любить,
Когда души последние одежды,
Изношены, то – время уходить…
И будет тихо. Очень, очень тихо,
Над павшею травой под серебром.
И в брежженьи рассвета я утихну,
И просветлюсь, бледнеющим лицом.
Я знаю – это будет Осень.
Но, на дворе пока февраль —
Долюбливаю голые березы,
И синь высокую, и ветреную даль.




Осеннее


Мечты мои неспешные,
Дурманные и глупые,
Как листья полетевшие,
Оборванные, хрупкие —
Обуглились, рассыпались,
Призывами бессильными,
По известковым  папертям,
С руками некрасивыми,
Молящими о податях,
В бумажно-медной тленности,
А я, трясусь от холода,
В бесчувственной кромешности.
И грудь окоченелую,
В тряпье худое кутаю —
Надеждами несмелыми,
Лазоревыми утрами.
Все желтое и красное,
В октябрьской метели —
Все мечется и кружится,
В холодном, тихом теле.
Я строю храм березовый,
На жизни утрамбованной,
Безрадостными веснами,
С единственной иконою.
Кому – побед и почестей,
И славы – для веселья.
А мне б – душой не корчиться,
В бессонности постели.
Собрать бы дум гербарии,
И сжечь у теплой печки —
Чтобы грехом не ранили,
Огня душевной свечки.
И выплеснуться чистыми,
Безгрешными, не тайными,
Не скраденными мыслями,
К иконе той хрустальной…




«Я жду в ненастье снежных зим…»


Я жду в ненастье снежных зим,
Весны, бурлящей половодьем.
Туманом тронутых низин.
И шума птичьих карагодов.

Жду тихой ночи торжества,
В чуть слышном шепоте ольховом.
Июньских зорей колдовства,
В эфире желто-бирюзовом.

Восхода жду. Другого дня.
И в ожидании чутком этом,
Я тихо таю без тебя.
Влюбленный в завтрашнее лето.

Я смутно вижу силуэт.
И говорю с тобою в голос.
И, словно чувствую в ответ,
Лица касающийся волос.

Ты, точно майская гроза,
Меня обходишь стороною.
Лишь пыльной, хлещешь по глазам
Волной, удушливо-сухою.

Толь осуждая, толь щадя,
Моим сомненьям потакая,
Ты, бережешь от всех меня.
Сама того не сознавая.




Ты – яркий свет…


Ты – яркий свет в моих потьмах.
Ты – поводырь души смятенной.
Твой легкий след, петляет белым,
В моих чернеющих полях.
И я – охотник неумелый —
Его читаю наугад,
И по нему иду несмело,
И в даль, слепой бросаю взгляд.
Ты – бред любой моей ночи.
Ты – голубая кровь мечтаний.
Я запер, выбросив ключи,
Тяжелый сейф воспоминаний.
Я астроном Твоей души —
В ней – звезд восторженный искатель.
Я скульптор, лепящий в тиши,
Неосязаемость объятий.
И я зову Тебя, зову!
И этот зов, дрожит меж строчек,
Стихов, родившихся к утру,
И вскрывших смыслы многоточий.
И в них, нашли свой звук слова,
Свободу – быть и не таиться.
В букет душа их собрала,
И в окна птицею стучится.




Как мне ни быть…


Как мне ни быть, как ни стараться,
Пытаясь сбросить опьяненье,
С больной души, что в диком танце,
Все об пол бьет мои колени.
Все застилает очи дымом,
Мечты несбыточной и дерзкой.
И жарким летом холод зимний,
Вдыхает в судорогу сердца.
И  сон единый – как предтеча,
Печальным ангелом кружится,
Над головой моей беспечной,
И шепчет мне: Угомонись ты…
Угомонись, передоверься,
Моей посланнической воле.
Тебе, уж боле не согреться,
В ответ подаренной любовью.
Ну что тебя еще заботит?
Кому еще ты хочешь верить?
В какую каторгу ты гонишь,
Души истерзанной отрепья?

…Стою перед Тобою – вечным-
Покинул мир зеленоглазый.
Душа – навытяжку, как свечка,
Уже не прячет пятен грязных.
Уже не буйствует, не ропщет,
Уже не просит, не робеет.
Но лишь сомкнув худые горсти,
Любовь последнюю лелеет.

– Так что же? – отпусти и это.
И пусть летит свободной птицей.
Не забирай ее у Света,
Чтобы другим могла присниться.

И в нерешительности зябкой,
Душа ладони разомкнула,
И там – внизу – в постели жаркой,
Ты от видения очнулась.
Тебе и странно и неловко,
И не найдешь тому причины…
Ночь, словно хитрая воровка,
Уйдет с рассветом желто-синим.

И новый день опять завертит,
Веретено протяжной скуки,
Но знай – всегда тебя поддержат,
Мои невидимые руки.




«Ничего то теперь не осталось…»


Ничего то теперь не осталось,
От прошедшей веселой весны.
Моя глупая, глупая радость,
Превращается в темные сны.
Я наверное жить на умею —
Все себя раздаю по кускам.
В долговые расписки, в «Не верю» —
Превращаются годы – в туман.
У меня пара сносных рубашек,
Пара новых почти башмаков,
И одна – обнаженная – пляшет,
В теплом серце, больная Любовь.
Пусть безумна танцовщица эта,
Пусть костяшки на пальцах – в кровь!
Ей, не нужно аплодисментов.
Не  игра ее танец – зов.
Ей, нельзя прерывать этот танец —
Лихорадочный, глупый, смешной.
Он мне дарит последнюю радость —
Оставаться душою с Тобой.




«Холод. Холодно все кругом…»


Холод. Холодно все кругом.
Холод в воздухе, холод в душах.
Холод над головою кружит,
И на лужи ложится льдом.

В этом мае, уснуть бы мне.
Чтоб надолго – на год, иль на два —
Не застать чтобы листьев наглость,
Изумрудную в синеве.
До поры, схоронить бы радость,
Что кладу ежедневно в гроб,
Прихорашивая без усталости,
И целуя в прохладный лоб.

Рано. Рано Тебя аукаю.
Рано откликов жду Твоих.
Сам, уже переплавленный мукою,
Я любить могу за двоих.

Может быть переждется, развеется
Этот холод, как ранний туман.
И от радости, щеки зардеются.
И с Тобою, мы ступим в храм.




«В какой глуши укрыться мне…»


В какой глуши укрыться мне,
В какой ночи растаять.
Чтоб рук Твоих не знать во сне,
Пьянящего касанья.
Упасть в продроглость Ладоги,
Иль вжаться в грудь Урала,
Убресть суглинком пахоты,
К ильменскому причалу?
И плыть по глади озера,
Ничком, глазами в звезды,
В рыбацкой барке осенью,
От молодости поздней.
Где доброму – недоброе,
Где черный мрамор – вечному,
Там белое оплевано,
Случайностями встречными.
Где правде – пулю нервную,
Где в мякоть сердца – камень,
Там, слов шальными стрелами,
Слепые души ранят.

Не утонуть мне в Ладоге,
Не слечь в хвою Урала.
Очей зелено-каревость,
У всех меня украла.




«Как мне ни быть, как ни стараться…»


Как мне ни быть, как ни стараться,
Пытаясь сбросить опьяненье,
С больной души, что в диком танце,
Все об пол бьет мои колени.
Все застилает очи дымом,
Мечты несбыточной и дерзкой.
И жарким летом холод зимний,
Вдыхает в судорогу сердца.
И  сон единый – как предтеча,
Печальным ангелом кружится,
Над головой моей беспечной,
И шепчет мне: Угомонись ты…
Угомонись, передоверься,
Моей посланнической воле.
Тебе, уж боле не согреться,
В ответ подаренной любовью.
Ну что тебя еще заботит?
Кому еще ты хочешь верить?
В какую каторгу ты гонишь,
Души истерзанной отрепья?

…Стою, перед Тобою – вечным-
Покинул мир зеленоглазый.
Душа – навытяжку, как свечка,
Уже не прячет пятен грязных.
Уже не буйствует, не ропщет,
Уже не просит, не робеет.
Но лишь сомкнув худые горсти,
Любовь последнюю лелеет.

– Так что же? – отпусти и это.
И пусть летит свободной птицей.
Не забирай ее у Света,
Чтобы другим могла присниться.

И в нерешительности зябкой,
Душа ладони разомкнула,
И там – внизу – в постели жаркой,
Ты от видения очнулась.
Тебе и странно и неловко,
И не найдешь тому причины…
Ночь, словно хитрая воровка,
Уйдет с рассветом желто-синим.

И новый день опять завертит,
Веретено протяжной скуки,
Но знай – всегда тебя поддержат,
Мои невидимые руки.




«Мечты мои неспешные…»


Мечты мои неспешные,
Дурманные и глупые,
Как листья полетевшие,
Оборванные, хрупкие —
Обуглились, рассыпались,
Призывами бессильными,
По известковым папертям,
С руками некрасивыми-
Молящими о податях-
В бумажно-медной тленности,
А я, трясусь от холода,
В бесчувственной кромешности.
И грудь окоченелую,
В тряпье худое кутаю —
Надеждами несмелыми,
Лазоревыми утрами.
Все желтое и красное,
В октябрьской метели —
Все мечется и кружится,
В холодном, тихом теле.
Я строю храм березовый,
На жизни утрамбованной,
Безрадостными веснами,
С единственной иконою.
Кому – побед и почестей,
И славы – для веселья.
А мне б, душой не корчиться,
В бессонности постели.
Собрать бы дум гербарии,
И сжечь у теплой печки —
Чтобы грехом не ранили,
Огня душевной свечки.
И выплеснуться чистыми,
Безгрешными, не тайными,
Не скраденными мыслями,
К иконе той хрустальной.




Невыразимость…


Невыразимость – вот, что хуже.
И тем надрывнее запрет,
Чем громче, хрип души простуженной,
И сердце, бьющееся в «Нет».
Я этих «Нет» вбиваю колья,
Тащу из леса жития —
Еще смолою обживленные —
Отгородить себя от «Я».
И словно счет, цежу сквозь зубы:
«Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя…»
А взбунтовавшиеся губы,
Сухие, повторяют: «Да!».
Уже почти расчеловечен,
Весь переделен на долги,
Своею прошлою беспечностью,
До звонкой гробовой доски.
Уже я шаркаю по вечности.
По перволедью – наугад.
Успеется ли – встретится,
С кем утонуть, я буду рад?
Сороки! Пролетайте мимо!





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andrey-makarov-12319767/berezovyy-tuman-stihi/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения